Если 1960-е и 1970-е годы вошли в историю топливно-энергетического сотрудничества Москвы и Гаваны, прежде всего, как период наведения и функционирования нефтеэкспортного моста из СССР через Атлантику, то позднее усилились программы взаимодействия в кубинском апстриме как таковом. Как правило, он обеспечивал не более 10% потребностей острова в горючем, но и это было ощутимо. Тем более что параллельно республике оказывалось содействие и в нефтепереработке. Дневниковые записи на эту тему взяты из архива собкора «Правды», работавшего в колоритной и далеко не безразличной нам латиноамериканской стране в 1981–1987 годах. 

Вхождение в тему

Стоит отъехать от Гаваны всего на полсотни километров по прибрежной автостраде Виа-Бланка, как в дрожащем тропическом мареве открывается индустриальная панорама с иглами буровых вышек. 

— Здешнее месторождение нефти, к сожалению, соседствует с несколькими пляжами, — рассказывает Марио Вальдес, сотрудник министерства базовой промышленности Кубы. — Но ничего не поделаешь, ведь это соседство дано самой природой. А главное все-таки то, что у нас есть своя нефть.

Нефтяной ареал на Кубе — сенсация ли это? И нет, и да. С одной стороны, первое месторождение этого сырья было открыто близ поселка Матембо еще в 1881-м. Но с другой, — никто до победы революции не решался говорить о кубинском «черном золоте» как о чем-то серьезном. В конце 1950-х будущий президент США республиканец Джордж Буш старший, возглавляя буровую компанию Zapata, прибыльно совмещал — в своей ставке на глубоководные платформы между Кубой и Багамами — деловые интересы со шпионскими. Объекты, которые прослушивали пылавший повстанческой борьбой остров чуть ли не насквозь, готовили еще и диверсантов. В ту пору борцы за освобождение страны от диктатуры Фульхенсио Батисты и вовсе «отодвинули» от себя, как минимум временно, углеводородную тематику. Отодвинули, добавлю, с объяснимым недоверием к подлинным целям иностранных инвесторов, навязывавших свои сомнительные услуги.

Да и просто маловеров, как и вполне начитанных скептиков, в отношении кубинской нефти, особенно на старте революционного процесса во главе с Фиделем Кастро, вполне хватало. Это все те же зарубежные «авторитеты», которые и прежде усиленно консервировали отсталость Кубы, ее привычный тростниково-курортный дуализм с изрядной примесью игорного бизнеса и проституции. В чем же причина такого контраста между тогдашними, во многом пренебрежительными, прогнозами в ТЭК и немалыми достижениями кубинских нефтяников, которые проявились в 1980-х со всей рельефностью?

— Дело, конечно, в ошибочности старых прогнозов. Наши ученые давно уже их опровергли, — рассказывал мне накануне поездки по нефтепромыслам в январе 1984 года один из ведущих геологов республики Мануэль Марреро, готовившийся к защите диссертации в Москве. — Спорных, неизученных точек и на суше, и в Мексиканском заливе пока еще хватает — это правда. Однако и успехи тоже имеются. Но самое главное, пожалуй, в том, что взгляды советских и кубинских экспертов не геологическое строение Кубы подтверждаются конкретными данными.

В ходе сотрудничества были определены главные направления поисково-разведочных работ как на земле, так и на шельфе. В 1980-х разработка этих кладовых велась, в основном, на Атлантическом побережье — на участках Гавана-Матансас и Варадеро-Карденас. Первый из этих районов относится к нефтяному предприятию «Запад», где меня встретили заместитель директора Хосе Альварес и его советский коллега — геолог Игорь Гурарий. Обмениваясь рукопожатиями, я задумался о только что упомянутом городе Карденасе. И почему-то не мог мысленно оторваться от этой географической «привязки»… Нынешние читатели «Нефтянки» могут, конечно, относиться к коммунистам, будь то в России или в Латинской Америке, по-своему, и не обязательно позитивно. Но тогда, в содержательно-плодотворном русле экономической интеграции в рамках СЭВ, да и — одновременно — идейно подкрепленного родства СССР и Кубы, автор этих строк мучительно старался вспомнить: чем знаменит Карденас для созвучия двух революций — нашей и кубинской?

Человек за бортом! 

«Эврика!», — чуть ли не воскликнул я в тот же день, размышляя на «карденасскую тему». Созвучие имени кубинского города чему-то важному «расшифровалось»! Память о лекциях в МГИМО не подвела меня. Первым на Кубе студентом, павшим жертвой террора, развязанного тираном Мачадо против прогрессивной молодежи Гаваны в отместку за озвучивание правды об Октябрьской революции и о реализации ее итогов в России, стал Хулио Антонио Мелья. А для него порт Карденас не был чужим. 

Вот что писал о вечно молодом патриоте честный американский историк Хадсон Строуд в книге «Живая картина Кубы»: «Он обладал божественным телосложением и магнетическим талантом оратора. Для друзей он (чем-то похожий на Владимира Маяковского — Авт.) был идолом. В 1925 году Хулио Антонио Мелья был брошен властями за решетку по сфальсифицированному режимом обвинению в убийстве, а затем — выслан из страны. Перебравшись в Мехико, он стал там признанным лидером кубинских иммигрантов и оказал активное содействие в издании журнала в защиту попранной свободы Кубы. 10 января 1929 года нанятые гаванскими властями убийцы застрелили его в темноте».

В этой лаконичной биографии — надо признать — отсутствуют по крайней мере две важные детали. Впрочем, речь идет даже не о деталях, а скорее об этапных событиях, которые составили главный смысл короткой жизни Хулио Антонио Мельи, погибшего от рук наемных убийц в возрасте всего 26 лет.

4 августа 1925 года Мелья, презрев полицейские запреты, вплавь добрался до советского торгового судна «Вацлав Воровский» (названного в память о полпреде СССР, застреленном в Лозанне белоэмигрантами). Пароход стоял на рейде кубинского порта Карденас, хотя несколькими днями ранее ему была обещана стоянка в самой Гаване. Но, как видно, в последний момент власти решили разгрузить «Воровского» подальше от столицы, где к тому времени уже действовала первая коммунистическая группа. Полиция, как видно, опасалась митингов солидарности на пирсах и набережных столицы. А вот Карденас казался колониально-заспанным средоточием старомодных домов с обсыпавшимися колоннадами на фасадных террасах, где неподвижно восседали на старинных качалках дремавшие старики с недокуренными сигарами во рту. Но, как ни странно, и там произошло яркое событие…

 — …Человек за бортом! — послышался над палубой «Вацлава Воровского» голос вахтенного матроса.

Мелью вытащили из воды, дали сухую одежду, обогрели традиционным русским чаем… Пригласили в скромный, но с любовью оформленный и украшенный октябрьской символикой красный уголок экипажа. Здесь-то и состоялась памятная беседа, ставшая, по существу, самым первым диалогом коммунистов двух наших стран. Под тесными сводами кубрика прозвучал «Интернационал», исполненный сразу на двух языках — испанском и русском. Мелья подарил нашим морякам кубинский флаг, а в ответ получил небольшой алый стяг с серпом и молотом в уголке. И не только получил, но и пронес его через все кордоны до Гаваны. 

Через пару дней в столице марионеточной Кубы прошел съезд, который сплотил коммунистические ячейки страны в одну партию. Выйдя на трибуну, взволнованный значимостью момента Хулио Антонио Мелья взметнул над собой флаг Страны Советов. Вспыхнувшие овации были столь долгими, что рассказ о встрече с экипажем советского судна пришлось начать не сразу. Посланцы с мест скандировали приветствия в адрес «государства рабочих и крестьян», называя его первопроходцем новой жизни. Итак, прямо-таки со дня своего рождения Компартия Кубы стала истинно интернационалистской по настрою, содержанию и целям борьбы. Ну а наш «человек за бортом» оказался, как видите, на самом гребне революционного кубинского процесса. 

Вот почему я и вспомнил, встретившись 36 лет назад с нефтяниками Кубы и их советскими партнерами, о соседствующем с тем месторождением городе Карденасе. Но это — так, к слову… 

Бурение наклонное — под море, на трехкилометровую глубину

Хосе Альварес, о котором уже упоминалось, начал работать на буровых в 1960 году. В ту пору Куба располагала всего одним геологом-нефтяником. А к моменту моего приезда в 1984-м под началом у Альвареса было уже 9 дипломированных геологов-кубинцев. И это лишь на одном предприятии.

В прохладном холле дирекции целую стену заняла электрифицированная карта месторождения. Щелчок – и на ней вспыхивают сотни разноцветных лампочек. Больше всего условных обозначений наклонных скважин. Это значит, что бурение производится с берега в сторону моря, причем нередко на двух- или трехкилометровую глубину. Сейчас главное — с максимальной точностью определить степень нефтегазоносности зоны. Но и добыча уже начинает играть здесь большую роль.

 — Лучше всего, — советуют нефтяники, — увидеть бурение своими глазами.

 На автостоянке нас поджидал «газик» — добрый помощник буровиков. Вокруг — резкие и потому странные ароматы тропической акации пополам с сернистым запахом сырья. Съезжая по отлогому склону холма к берегу, где недавно была смонтирована буровая вышка «Виа-Бланка-34», мы тем временем продолжали начатый в дирекции разговор. Основная проблема, волновавшая тогда и советских, и кубинских специалистов, — это переход от разведки нефтяных запасов к их широкой промышленной эксплуатации. Качественный скачок потребует и качественно нового уровня организации труда, а главное — более высокой технической оснащенности. И ведь все эти перемены должны происходить при неуклонном росте объемов добычи. 

…Вот и буровая, взметнувшаяся к небу почти у самой кромки каменистого берега. Зеркальное отражение серебристого корпуса вышки едва дрожит на безмятежной океанской глади. По крутой лесенке взбираемся на площадку, где рабочие занялись профилактическим ремонтом лебедки. Но бурение продолжается. Вахта бригады длится десять суток, затем приезжают сменщики, и так вплоть до того дня, когда поиск венчается успехом. В среднем от монтажа вышки до начала добычи проходит полгода.

Едва резервуары наполнены нефтью, как за ней приезжают автоцистерны. Но их не хватает, и кое-где уже пришлось временно останавливать добычу. К тому же автовывоз горючего чреват загрязнением природы. Вдвойне важно не допустить его на соседнем курорте — Варадеро. Правда, в 1984-м еще не началось деловое вторжение испанских «отельных империй» и открытие гостиниц международного класса. Туристов же, наряду с уникальной 12-километровой полосой чистейшего белоснежного пляжа, привлекали, главным образом, два экскурсионных объекта. То была старинная вилла давно уже не посещавшего Кубу американского миллиардера Дюпона (ставшая изысканным рестораном) и вполне современная дача, построенная правительством республики специально для отдыха советских космонавтов.

 — Совмещать развитие туризма и нефтепромыслов трудно, но необходимо, — рассказывал мне секретарь муниципального комитета Компартии Кубы Хосе Луис Родригес. — Ведь и та и другая отрасли дают стране значительную прибыль. Потому и создается закрытая технологическая система добычи, подготовки и транспортировки нефти — безотходный производственный цикл. Немалое содействие в этом оказывают, как видите, советские друзья. 

Даунстрим тоже поднимали общими силами

Пока я путешествовал по дорогам провинции Матансас, — на гаванском нефтеперерабатывающем заводе «Ньико Лопес» случилось чрезвычайное происшествие. Резко нарушился режим работы почти уже отслужившей свой век установки каталитического крекинга. Работая круглосуточно, ремонтные службы пытались найти и исправить дефект, но безуспешно. 

На одной из планерок руководитель группы наших специалистов Камиль Акимов предложил директору завода Вильфредо Корреа пригласить на помощь экспертов из Грозненского научно-исследовательского института. Ведь каталитический крекинг — их профиль. И вот советская сторона, представленная Всесоюзным объединением «Нефтехимпромэкспорт», после оперативных расчетов на ЭВМ и выявления возможных причин сбоя на «Ньико Лопесе», направила на Кубу свою рабочую группу. Сорок дней она «колдовала» над установкой и добилась успеха.

 В системе контрольно-измерительной аппаратуры, регулирующей работу установки, появились современные советские приборы. Решили заодно модернизировать и весь технологический цикл, монтируя новые и новые узлы оборудования с маркой «Сделано в СССР».

— Сюжет «Ньико Лопеса», — сказал представитель Всесоюзного объединения «Нефтехимпромэкспорт» Вячеслов Смирнов, — наглядно показал, насколько сложное и деликатное это дело — чинить старые установки. Подлинное же решение проблемы производства нефтепродуктов на Кубе — строительство новых предприятий. Одним из них станет нефтеперерабатывающий завод в Сьенфуэгосе, сооружаемый при содействии СССР.

На «город ста огней» работал весь Союз

…Вызвав по телефону штаб стройки в Сьенфуэгосе (в переводе имя города означает «Сто огней»), я услышал голос заказчика объекта — директора будущего НПЗ Р. Родригеса Курбело. 

— Поставки для нашего завода, — сказал он, — идут точно в срок и с хорошим качеством исполнения. Из 78 тысяч тонн технологического оборудования нами уже получено 47 тысяч тонн. Спасибо советским изготовителям за внимательный учет тропических условий.

Резервуары для сжиженного газа, реакторы, теплообменники и насосы из Волгограда, технологические колонны из Грозного и Черновиц, воздушные холодильники из Таллина, компрессоры из Казани и Сум, краны из Одессы, трубы и прокат из Днепропетровска и Челябинска… Таковы лишь некоторые виды оборудования и названия городов, где оно выпущено для Сьенфуэгоса.

— Звенья этой работы взаимоувязаны в едином сложном комплексе, — вступил в беседу руководитель группы советских специалистов Анатолий Плуженский. — Рождающийся завод будет отвечать современным мировым стандартам. (Тогда еще невозможно было предсказать, что в период нашей перестройки создание этого предприятия на Кубе однажды застопорится, и «доделывать» его кубинцам придется в инвестиционном альянсе уже с венесуэльской компанией PDVSA в годы правления команданте Уго Чавеса).

«Образцом высокого качества и своевременности поставок из СССР» называла завод в Сьенфуэгосе кубинская печать. В 1984-м на острове было уже более 200 объектов, сооружаемых с помощью нашей страны. Примерно столько же предприятий, построенных или реконструированных при содействии Москвы, уже выдавало к тому времени продукцию. Абсолютное большинство из них пользовалось (в недавнем прошлом или вплоть до времени этих записей в журналистском блокноте) бесперебойными поставками нашего оборудования, сырья или материалов. 

Белеет парус, причем совсем не одинокий

Белоснежное торговое судно «Хулио Антонио Мелья», построенное по заказу Кубы на Херсонской верфи, плавно развернулось в гаванской бухте, вышло из порта и взяло курс на Ленинград. О названии теплохода читатель «нефтянки» теперь уже, конечно, спрашивать меня не будет.

Начался рейс обычно, но рядовым его не назовешь. Плавание открыло новый этап в истории советско-кубинской атлантической трассы. Если еще вчера она заполнялась контейнеровозами, танкерами, сухогрузами и теплоходами других коммерческих профилей только под флагом СССР, то теперь к двусторонним перевозкам подключилось и судно под стягом «антильской жемчужины». 

— Мы, конечно, понимаем, — говорил первый заместитель министра внешней торговли республики Эрман Амадо Бланко, — что вклад одного кубинского судна в обеспечение огромного товарооборота невелик. Но политическое значение факта, по-моему, бесспорно. Особенно если учесть, что экипажу поручено доставить с Невы часть оборудования для первой на Кубе атомной электростанции и других объектов, строящихся при содействии СССР.

Увы, упомянутая Эрманом Амадо Бланко АЭС «Хурагуа» под уже знакомым нам Сьенфуэгосом, о котором идет речь, так и не была достроена. С 1985 года отношения между Москвой и Гаваной стали резко меняться, и не в лучшую сторону. Атомный проект «подвис», а затем и вовсе ушел в прошлое. Но это — уже другая, причем болезненная, тема. А пока, завершая душным гаванским вечером эти записи, я раскрыл (тогда, в 1984-м) в своем корпункте сборник об истории двусторонних связей. И выписал следующее высказывание писателя Константина Симонова: «Мы от всей души помогали, помогаем и будем помогать кубинскому народу не потому, что нам это легко и просто… — сочувствие борющемуся за свою свободу и независимость маленькому великому народу — это часть нашей души, часть нас самих». 

Павел Богомолов